Однажды он показывал студентам больного манией величия: когда в
дверях аудитории явился этот длинный человек, в белом одеянии, в колпаке, похожем на чулок, я невольно усмехнулся, но он, остановясь на секунду рядом со мною, взглянул в лицо мне, и я отскочил, — как будто он ударил в сердце мое черным, но огненным острием своего взгляда.
Неточные совпадения
Малов тихо сошел с кафедры и, съежившись, стал пробираться к
дверям;
аудитория — за ним, его проводили по университетскому двору на улицу и бросили вслед за ним его калоши.
Я любил этот шум, говор, хохотню по
аудиториям; любил во время лекции, сидя на задней лавке, при равномерном звуке голоса профессора мечтать о чем-нибудь и наблюдать товарищей; любил иногда с кем-нибудь сбегать к Матерну выпить водки и закусить и, зная, что за это могут распечь, после профессора, робко скрипнув
дверью, войти в
аудиторию; любил участвовать в проделке, когда курс на курс с хохотом толпился в коридоре.
Как только вошел я в
аудиторию, я почувствовал, как личность моя исчезает в этой толпе молодых, веселых лиц, которая в ярком солнечном свете, проникавшем в большие окна, шумно колебалась по всем
дверям и коридорам.
Я, Петр Игнатьевич и Николай говорим вполголоса. Нам немножко не по себе. Чувствуешь что-то особенное, когда за
дверью морем гудит
аудитория. За тридцать лет я не привык к этому чувству и испытываю его каждое утро. Я нервно застегиваю сюртук, задаю Николаю лишние вопросы, сержусь… Похоже на то, как будто я трушу, но это не трусость, а что-то другое, чего я не в состоянии ни назвать, ни описать.
Большая
аудитория — в полутьме, с двумя свечами на столе. У
дверей в коридоре — студенты,"идущие на пропятие", скучились и, совершенно как чиновники в"Ревизоре", смертельно боятся проникнуть в то логовище, где их пожрет жестокий экзаменатор.
Перед входом профессора в
аудиторию далеко еще за
дверями уже слышался его властный, что-то приказывающий голос; кажется, это у него была рассчитанная манера предварять
аудиторию о своем пришествии.
Тот провел Пирожкова кругом, по боковой лестнице, через коридор, ведущий в физическую
аудиторию, и тихонько впустил в
дверь.
Старое бритое лицо „суба“ показалось из
дверей, и оно напомнило Палтусову разные сцены в
аудиториях, сходки, волнения.
Комната, похожая на тюрьму, худо освещенная сальным огарком, почернелые от сырости стены, две нары, одна против другой к стене расположенные и служащие диваном и постелью, — вот
аудитория цыганки. Осмотрев тщательно за
дверью и уверясь, что никто их не подслушивает, начала она свое повествование...